Многие люди говорят что социализм-коммунизм не совместим с православием. Так вот, это не так.
А) Вот что говорит в X-XI веках от Р.Х. преподобный Симеон Новый Богослов в Девятом “Огласительном слове”: “Существующие в мире деньги и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив всех остальных людей пользования благами Владыки. При этом эта бесстыдница утверждает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было”.
В другом месте Девятого “Слова” осуждение частной собственности носит еще более резкий характер: “Дьявол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования, чтобы посредством этой страсти к стяжанию навязать нам два преступления и сделать виновными вечного наказания и осуждения. Одно из этих преступлений — немилосердие, другое — надежда на отложенные деньги, а не на Бога. Ибо имеющий отложенные деньги... виновен в потере жизни тех, кто умирал за это время от голода и жажды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их умирать от голода и холода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать”.
читать дальше
Б) А вот немного более современный пример - славянофилы (середина XIX века). Хомяков писал, например, в 1846 году, что социализм (имелось в виду западное понимание социализма) «есть не что иное как вывод... из общего воспитания человеческого духа», хотя тут же оговаривал, «вывод односторонний» и «по сущности мысли своей мы... выше социализма» (разумеется западного). Еще более определенно высказался в 1848 году Юрий Самарин: «...коммунизм (опять-таки — западный) есть только карикатура мысли прекрасной и плодотворной. Коммунизм относится к учению об ассоциации, об организации промышленности и земледелия, о приобщении рабочего класса к выгодам производительности, как тирания к монархии».
Итак, в основе социализма и коммунизма — «мысль прекрасная и плодотворная», «вывод из общего воспитания человеческого духа», но искаженные западными толкователями так же, как тиран искажает истинную суть монархического правления...
Корень проблемы в том, что для славянофилов — при всех возможных оговорках — была неприемлема частная собственность, и прежде всего частная собственность на землю (с их точки зрения земля в конечном счете должна быть государственной собственностью и всенародным владением). И, утверждая, что содержание славянофильской мысли «выше» западного социализма. Хомяков исходил прежде всего из реального существования в тогдашней России крестьянской общины, могущей стать, по его убеждению, основой плодотворного бытия страны в целом.
«Община промышленная, — писал в 1848 году Хомяков, — есть или будет развитием общины земледельческой. Учреждение артелей в России... имеет круг действий шире всех подобных учреждений в других землях. Отчего? Оттого, что в артель собираются люди, которые с малых лет уже жили по своим деревням жизнию общинною... Конечно, я не знаю ни одного примера совершенно промышленной общины в России, так сказать, фалянстера (имеются в виду опыты — впрочем, тщетные — устройства в 1830—1840-х годах «островков» социализма на Западе), но много есть похожего... Все это не развито; да у нас вся промышленность не развита. Народ не познакомился с машинами... Когда... устроится наш общий быт, все начала разовьются и... промышленная община образуется сама собой».
Хомяков противопоставлял положение в России ситуации на Западе, где, как он писал, «стремление всеобщее и разумное встречает везде неудачу», поскольку господствующие там во всех слоях населения «нравы... на допускают ничего истинно общего, ибо не хотят уступить ничего из прав личного произвола».
Итак, с точки зрения славянофилов Россия, в отличие от Запада, способна осуществить ту «прекрасную и плодотворную» мысль, которая лежит в основе социалистических и коммунистических учений (Хомяков говорит в связи с этим и о «всеобщем и разумном стремлении», которое тем не менее на Западе неосуществимо). И это убеждение славянофилов, как показано в ряде новейших исследований историков, позднее во многом определило — несмотря на все разногласия — социалистические программы Герцена и даже Чернышевского.
Герцен, ставя вопрос о взаимоотношениях своего лагеря со славянофильством, недвусмысленно писал в 1850 году:«... социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, — разве не признан он славянофилами так же, как нами? Это мост, на котором мы можем подать друг другу руку». «Мост», о котором говорил Герцен, был вообще-то шатким. Но Герцен прав в том, что в России — в отличие от Запада — не было сильной и высокоразвитой собственно буржуазной (то есть, в частности, индивидуалистической) идеологии.
Необходимо сказать и еще об одном. Из вышеизложенного вовсе не следует вывод (хотя его нередко делают), что славянофилы заимствовали мысль социалистически-коммунистического характера у Запада; речь может идти лишь об использовании ими западной терминологии. Ибо славянофилы черпали свои основные идеи из изучения и осмысления истории самой России — прежде всего нравов русских крестьян, а также устремлений и образа жизни русских духовных подвижников.
Позднее продолжатель славянофильской традиции О. Павел Флоренский так писал об этом: «Идея общежития как совместного жития в полной любви, единомыслии и экономическом единстве, — назовется ли она по-гречески киновией или по латыни — коммунизмом, всегда столь близкая русской душе и сияющая в ней как вожделеннейшая заповедь жизни, была водружена и воплощена в Троице-Сергиевой Лавре преподобным Сергием и распространялась отсюда, от Дома Троицы...».
Ясно, что тот социализм-коммунизм, который стал реальностью после 1917 года, несовместим ни с учением славянофилов, ни, тем более, с заветами Сергия Радонежского. Но в то же время едва ли есть основания утверждать, что мысль, лежащая в основе социализма-коммунизма вообще, была чужда России. Многие виднейшие русские идеологи, начиная с середины XIX века, так или иначе предрекали, что Россия пойдет именно по социалистическому пути, хотя подчас вовсе не считали его благодатным.
Так, основоположник новой русской философии Чаадаев, которого, кстати сказать, совершенно необоснованно зачислили в «западники» — о чем я не раз писал, — уже незадолго до кончины, в 1852 году, ставил вопрос, «что можно противопоставить грозному шествию идеи века, каким бы именем мы ее ни назвали: социализм, демагогия?» И отвечал: «Что до меня касается, я ничего не могу придумать». Говоря об уничтожении феодальных привилегий в ходе Французской революции, Чаадаев выражал своего рода недоумение: «Странное дело! В конце концов признали справедливым возмущение против привилегий рождения; между тем происхождение — в конце концов — закон природы... между тем все еще находят несправедливым возмущение против наглых притязаний капитала, в тысячу раз более стеснительных и грубых, нежели когда-либо были притязания происхождения». И многозначительное чаадаевское предвидение: «Социализм победит не потому, что он прав, а потому, что неправы его противники».