Угрожает ли нам ислам?

[religious-studies]

Угрожает ли нам ислам? Как складывались отношения между мусульманами и православными в России в прежние времена и сегодня? Противоречит ли терроризм духу и слову ислама или вытекает из него? Ответы на эти и многие другие так остро стоящие сегодня вопросы можно найти в статье профессора МГИМО, доктора исторических наук, Андрея Борисовича Зубова.

узнать ответ

Утверждать, что отношения между мусульманами и православными в России были отношениями войны, в сущности, неверно. Религиозная война вообще противна духу христианства и никогда не была, насколько я знаю, пружиной русской политики. Да, время от времени поводом к войне являлась защита единоверцев на Балканах, но это было неглавным мотивом и вообще совсем не часто имело место.

Да, Шамиль воевал с Россией за создание свободного исламского Кавказа, но после его поражения мусульманские князья верой и правдой служили русскому Царю и в конвое, и в армии на самых ответственных должностях (например, Гусейн хан Нахичеваньский, командовавший гвардейской кавалерией). С Екатерины II свобода вероисповедания в России никогда не подвергалась сомнению в отношении мусульман, и в местах их компактного расселения на низовом уровне действовали шариатские суды, хотя мусульманин всегда мог потребовать и суда по имперским законам. Если отношение русской власти было бы только отношением подавления, то жизнь во многих регионах России стала немыслимой. Великая ценность российского опыта как раз в том и состоит, что мусульмане могут мирно и достойно жить в немусульманском государстве и служить ему честно и доблестно.

Ислам с самого начала послан Богом именно из-за утраты и ослабления веры византийского православного народа. Знаменитый британский историк Арнольд Тойнби пишет, что мы судим о вере Византии по творениям Отцов и деяниям Соборов, забывая, что это очень тонкий, верхушечный слой, а основная масса народа Малой Азии, судя по археологическим данным, формам захоронения и т. п., оставалась мало христианизированной, по сути – почти языческой. Поэтому она восприняла ислам как более близкую ей монотеистическую религию. То же самое в современной Европе. Не потому опасен ислам, что идут лоб в лоб глубоко верующие христиане и глубоко убежденные мусульмане, а потому что верующих христиан очень немного, и мусульмане, фактически, приходят в вакуум, в пустоту, где их встречает совершенно уже разболтанное общество после сексуальной революции 1968 года: семья уже распалась, никаких нравственных ценностей нет, и если есть вера, то это скорее нью эйдж, чем христианство.

Ислам – религия во многом внешняя, направленная на этот мир. Для нас не так важно, как мы ходим: в платочке или без него, а важно то, как мы исповедуем Троицу и как устремляемся через это наше знание к единству с Богом. Поэтому все наше священное называется Таинствами. В исламе нет таинств, и это тоже неслучайно: не потому, что не придумали, – они технически не нужны, т. к. религия направлена на этот мир и на тот мир как на продолжение этого. Христианство максимально высоко поднимает человека, освобождая его от падшести, не больше не меньше. Ислам от падшести не освобождает, он вообще исходит из того, что грехопадение – это частное дело Адама, каждый человек может исправить себя покорностью Богу («ислам» по арабски — покорность), и если будет следовать сунне и соблюдать шариат, он исправит себя и станет «другом Божьим». Обожения (вспомним слова Отцов – «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом») ислам просто не знает. Он проще и легче. Не случайно до обращения Константина в Римской империи христиан было примерно 10 %. Столько же, сколько у нас сейчас. Видимо, это и есть цифра религиозно активных людей. Для всего общества христианство оказывается слишком тяжелой ношей. И шариат предлагает себя как альтернативу забытому христианскому обожению.

Когда мы говорим о жестокости шариата, нельзя забывать, что шариат – это продукт религиозной культуры. В эпоху Мухаммеда было ясно, что тот, кто хочет быть «другом Божьим», не только не должен сам прелюбодействовать, но и должен наказывать прелюбодеев – побивать их камнями. В древнем Израиле поступали точно так же. Совсем недавно во многих странах христианского мира было абсолютно то же самое. В России только царевна Софья отменила закапывание прелюбодеев живьем в землю. Но это, если угодно, «исламизация христианства».

Ислам в принципе исходит из отсутствия категории свободы как духовного явления. Человек свободен или принять, или отвергнуть истинную веру, но, приняв ее, он обязан жить по законам шариата. В христианстве религиозный устав и светское право всегда были разделены, и когда их пытались соединить, всегда получалась неудача — Христов принцип «кесарю кесарево, а Богу Божье» неотменим. В исламе этой дихотомии нет, из-за этого нормы, необходимые для религиозной жизни, имплантируются в ткань государства. Отсюда все эти правила шариата, которые нам всем неприятны и страшны. С другой стороны, современное общество, вернув себе дар свободы, который во многом был потерян в старом христианском мире, употребило его главным образом на то, чтобы отказаться от всех нравственных норм. В этом смысле мусульманскому миру, который пусть насилием, но сохраняет верность закону, противостоит мир, в котором насилия нет, но и закона тоже нет.

Откуда насилие в исламе? Чтобы это понять, нужно обратиться не только к Корану, но и к сунне (поступкам и высказываниям пророка Мухаммеда), которая для мусульманина является абсолютной нормой поведения. Если Христос не пролил ни капли крови, и не позволял этого делать своим ученикам («Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» [Лк.9,56]), и Сам пролил Свою кровь за все человечество, то деятельность Мухаммеда начинается именно с пролития чужой крови. Первая кровь, пролитая при исламе – это кровь врагов веры, кровь многобожников. Её пролил один из ближайших учеников Мухаммеда – Саид Бен Аби Ваккас, ударив ослиной челюстью поносившего его многобожника (Ибн Хишам, 166). Это произошло еще в годы гонений на Мухаммеда и первых его учеников. А потом Мухаммед ведет себя как военный вождь, который проливал много крови, завоевывая города во имя веры. Но это абсолютно не тот путь, какой предлагается в христианстве. Но нельзя говорить, что одно хорошо, а другое плохо – это вещи разные, потому что «Царство Мое, – говорит Господь, – не от мира сего»[Ин.18,36], соответственно, пролитие крови здесь бессмысленно, а царство Мухаммеда от мира сего – и пролитие крови врагов для утверждения своей веры здесь уместно. Мусульманская община (умма) – это человеческое сообщество, а не Церковь, не богочеловеческий организм. Умма помогает людям правильно соблюдать закон, достигать дружбы с Богом, что является высшей целью в исламе. Но умма вовсе не есть Тело Божье, и поэтому она и живет по законам политическим, пусть религиозно-политическим, но политическим. Поэтому насилие естественно в исламе. Оно ограниченно, регулируемо шариатом, но без насилия ислам, как институция, быть не может. Любой мусульманин положа руку на сердце согласится с этим.

Однако современный терроризм противоречит и духу, и букве ислама. Он является и порождением и одновременно перерождением ислама, и это самое страшное: сейчас мы стоим перед новой тоталитарной идеологией. В XX веке были идеологии богоборческие (нацизм, коммунизм), а сейчас сатана и саму религию превращает в тоталитарную идеологию. При этом она перестает быть настоящей религией, в ней нет для религии самого главного – внимания к человеку как к главной цели. Но у нее остаются религиозные мотивации – посмертное существование, обретение рая, и это делает ее намного более сильной. Но религию от религиозной идеологии отличить всегда просто. В религии – в центре человек, его спасение, его примирение и соединение с Богом, в политической же идеологии в центре – какая-то земная цель, например, власть над миром, а человек в достижении этой цели – только средство. Для настоящего ислама, как и для христианства, главная социальная цель – обращение и спасение неверных, для современного же исламского экстремизма – уничтожение людей, даже и совершенно невинных (терроризм) ради власти над миром И хотя политизация, увы, общий процесс для всех религий, ислам в себе, к сожалению, несет предпосылки к такому перерождению в значительно большей степени, чем, например, христианство. Христианин на призыв какого-либо православного экстремиста к вооруженной борьбе с неверными всегда вспомнит слова Христа «Ударившему тебя по щеке подставь и другую» [Лк.6,29], а мусульманин вспомнит слова Корана, 29-й аят 9-й суры, где говорится следующее: «Воюйте с теми, кто не верует в Бога и в последний день; не считает запрещенным того, что запретил Бог и его Посланник; и с теми, из получивших Писание (т. е. с христианами и иудеями – Б. З.), которые не перенимают истинного вероустава доколе, покуда они не будут давать выкуп за свою жизнь, обессиленные, уничиженные». Последствия понятны.

Что касается отношения мусульманских стран к террористам, то здесь удобно провести историческую аналогию с коммунизмом. Во Франции социалисты, находясь у власти в 1930-е гг., поддерживали большевиков, потому что те им были ближе, чем германские нацисты. То же самое в Саудовской Аравии: хотя королевский режим боится террористов, они ему духовно близки. Ислам, в принципе, стремится поделить весь мир на две зоны: «дар-уль-ислам», мир покорности, и «дар-уль-харб», мир войны, где еще надо эту покорность установить. Все немусульманские страны понимаются как страны, которые должны быть обращены в ислам. Если они не обращаются по-хорошему, их надо обратить силой. В Коране, как я только что указывал, прямо об этом говорится. Но разумные люди всегда понимали, что теория теорией, а практика практикой, и надо сосуществовать с другими культурами, иначе просто плохо будет. Другая вера даст отпор, и не обязательно военный. Отпор духовный, отпор молитвой и именем Божьим будет посильнее всех танков и пушек. Не завоевали бы мусульмане в VIII-IX веках так легко 4/5 Византии, если бы крепка была вера византийцев, как крепка была когда-то вера раннехристианских мучеников, победивших мирно всю силу языческого Рима.

И сейчас ислам угрожает нам постольку, поскольку мы теряем собственную веру. В чем слабость постхристианского мира? В техническом и военном смысле он более оснащен, чем арабский, но у него нет внутренней пружины. А дает эту пружину только вера. Если пружина веры изоржавела или потеряла упругость, то будущего у нас нет. Но в конечном счете остаток спасает целое, в пределе один Христос спасает всех, и поэтому я уверен, что врата ада не одолеют Церковь как не одолели за две тысячи лет, и христианство найдет в себе силы к возрождению, но, возможно, уже не как религия властвующего большинства, а как гонимая вера. То, с чего мы начали во времена первомучеников, может, тем мы и закончим.