Вокруг евхаристии

[ГРИБЫ!!!]

Начнем с того, что Евхаристию придумали не христиане. Хотя она и получила своё особое значение у христиан. Общий стол и мысль о Боге не изобретали две тысячи лет назад. Между вместе едящими, как и между вместе молящими всегда можно заметить нечто большее, чем одинаково открытый рот. И различие культур да географий тут не причем. Оно меняет лишь оттенки. Как тот национальный костюм. Саму же одежду носят везде. Ну, почти.

Пища, как и всё другое, дающее силу и жизнь, почитались священными. Обязательное благодарение за сытость — уже плод десакрализации и придумка моралистов новых времен. Другое дело, когда кроме сытости, есть особая причина — святость. Касание святого — уже достаточная причина невыдуманно благословить.

Где общий стол, там и общее святое. Где общее святое, там и общая вера. Общее Божество. Но обыденность затирает сакральность случайной пищи. Чем значимее была трапеза, тем охотнее она укладывалась в ритуал. Тем заметнее обнаруживал себя и священный момент. В обычной вечерней еде всей семьи уже больше ритуала и больше сакрализации, чем в случайной и дневной. В недельные праздники еще заметней. В годовые (пасха) — больше, чем в каждый из малых (каждую из суббот). Но и в малой пище была «закваска» святого. Иначе, почему она давала силы и жизнь? «Нечистая» же пища, наоборот,— могла навредить, даже убить.

Евхаристия всегда отвечала дуализму таинств. Видимое — люди, стол и пища. Невидимое — сила, святость, Бог. Но и само невидимое тоже всегда делилось на два. Как в русском «еда», или «выпьем» — не только посуда и пища, но и трапеза — дух общения за столом. Невидимы этот дух и религиозная идея, видимы сами люди хлеб и вино. В идее проговаривают значение и причину происходящего. Дух обнаруживает себя и без всяких идей. Его движения и есть происходящее. Духом трапезы можно кормиться, пиршествовать. Ему можно сказать «прииди». А можно ничего не говорить. Можно просто ощущать. Он соединяет нескольких в единое. Он может веру питать и укреплять. А можно спутать дух общения и свой ворчащий дух.

Движение индивидуального духа — счастье, катастрофа, страдание, или праздник, болезнь, пост — у религиозного человека рождает мысль о молитве. Религиозная идея помогает осознать её. Но сам человек ищет увидеть других. Его дух ищет коснуться, приобщиться, разделить. Иногда даже на уровне тел. Духовное и идейное становится значимее вещественного в пище и трапезе. Открывается возможность не только общего застолья, но и общей жизни (кто-то сказал «жизнь по вере», «царствие»). Открывается возможность не только общих религиозных идей, но и общих по духу дел.
Тишина индивидуального духа — только не та, что от седьмого неба, а когда он просто устал и спит — у религиозного человека рождает всё больше мысли об осязаемом ради осязаемого — страсти по веществу. Значение невидимого для человека и его спящих товарищей тотально ослабляется, всё акцентировалось в пище ради пищи, бывает секс или денежка, но ради себя самих, или еще осязаемое что-то, но ради себя самого. Само в себе, но не ради только себя, всё это здорово. Но вместо счастья только физиология, вместо духовного единства лишь соприсутствие, вместо веры Богу уже не трапеза, а самодостаточное вещество.

И было так, и будет так. Смешно думать, что поменялись люди. Каждый ведь так мало успевает жить. Не меняются видимые компоненты — человек и пища. Не меняются невидимые участники — вера, святость, сила. Не меняется жизнь. Не меняется Бог.

Чем меньше духа, тем всё примитивнее и смешней. Павлово «с рассуждением» — памятка. Чтобы не теребили одно лишь вещество. Но чем меньше духа, тем и шире полет религиозной идеи. Без простоты и глубины она, догадываясь о своей несостоятельности, разливается в ширину. Пробует тотальностью охвата компенсировать свою никчемность. Духовная дистрофия плодит и горе богословов с горе философами, которым по причине вмонтированного ума не интересна только еда. Духовная дистрофия плодит и биохимические учения о сакральной трапезе, когда с умом не просто и вмонтирована лишь чувственность, а то и вовсе ничего.

На той Вечере Иисус не привносит ничего нового в саму трапезу. И её запомнят не за особые слова: Он много говорил чудаковатых слов. Её запомнят, потому что осознают как завет веры. И её запомнят, потому что после нее Он будет убит. Ее запомнят, потому что лишились Его веры, утратили её. И потому что Церкви потребовалось преодолеть кризис почти двух месяцев, чтобы ее снова обрести.

@темы: Христианство, Ритуалы

Comments

[poslushnik]

...В коллекцию наиболее бредовых постов о христианстве.

Ребята, не имея веры, вы никогда не будете способны хоть немного понять религию.

[Гость]

Действительная евхаристия должна насыщать — верой. Только вера может дать силы новеньким, только вера дает восполнение сил старичку. Когда веры достаточно, тогда она преодолевает желание грешить, соединяет рассеянных и растерянных людей в сильную Церковь, учит, как побеждать и не сдаваться. Учит, как жить.

Исповедание действительности плоти и крови еще ничего не значит хорошего. Во всяком случае, уж точно его не значит само по себе. Это исповедание не гарантирует спасения, не гарантирует прощения, и каждый знает, что ничего ему не гарантирует вычитанный ради правильности молитвослов. Более того, исповедание действительности плоти и крови может оказаться, и бывает вредным, бывает во осуждение. Исповедание действительности плоти и крови, чтобы быть не в суд и во осуждение должно быть соединено с чем-то большим, чем просто вера, что действительны эта плоть, и эта кровь. Они должны быть соединены с исповеданием Его веры, той самой, восполнение которой — смысл всякой евхаристии. Той самой, наполнение которой, ломает и разрушает волю к исполнению грехов.

Евхаристия должна быть канонически верной? Да. Но тут же акцент на действительности плоти и крови, а не на восполнении веры, и не на преодолении ею грехов — звучит всё сильнее и сильнее. А не забылось ли, что канонически верно то, и только то, что на пользу Церкви, а значит и, говоря её языком, спасению людей. Лучшие люди церкви только ради того и писали, и хранили, и передавали свой канон. Разве может быть канонически верной та евхаристия, которая акцентирует не веру, но само пресущеествление? Внимание: не по форме ласковой речи верной, но для того, кому с ней жить? Ну, получит причастник пресуществление, и бонусом — осуждение за не оставление грехов. Усиленные поучения о действительности плоти и крови еще ни разу не каноничны сами по себе. Поучения о действительности плоти и крови только тогда каноничны, когда они предлагают всю завещанную Им полноту. А это, и прежде всего, завещанная Им на Вечери вера — верить Ею, действовать ею, ею жить.

Правое вероучение ведь не то же, что ведет в осуждение, так?. Учение о действительности плоти и крови (как и обратное) само по себе в неосуждение еще не ведет. Выводы до смешного очевидны. Да, не может оно считаться правым. И не есть. И не будет таким. Пока главное — веру — из чемоданов не достать и не приложить. И еще раз, медленно: не веру в действительность плоти и крови. Но Его веру, которую Он предлагает на Вечере и есть и пить. Не только просто плоть и просто кровь предлагает. Но и то, для чего они родились, и ходили. И то для чего их оплевали и убили. И вот когда евхаристия будет восполнять эту Его веру, которой он завещал дышать и жить, тогда и будет она, евхаристия, действительна. Потому что её действительность — не суд или осуждение, но то, для чего Он пришел. А, когда евхаристия будет восполнять Его веру, то тогда вот и будут уже не в суд и осуждение Его слова про Плоть и Кровь.

[poslushnik]

Гость интересный пост. Вот что я вам скажу: волю Господа нашего, которую мы знаем из Писания, вообще невозможно исполнить, если нами не будет руководить Св. Дух; и даже при таком руководстве не можем исполнить её совершенно и во всём, потому что немощны. Но знай, что милость превозносится над судом, и если человек сделал всё возможное и невозможное, чтобы исполнить волю Господа нашего, то верю, что Господь простит ему, ежели этот человек в чём согрешил.

Вы рассуждаете о внутреннем содержании Таинств, не о внешней стороне - и это хорошо. Но Таинство - на то оно и Таинство, что внешнее в ней делает человек, а внутреннее - Бог; как Он это делает - мы никогда до конца не познаем, потому что пути Его неисповедимы. Но знаем, что всякое Таинство действительно, только если совершается посредством Духа Святого и согласно тому, как Он направляет к его совершению: не по человеческому изволению действительное Таинство совершается, но по Божию. Так что ваши рассуждения, Гость, о Таинстве Евхаристии нимало не приближают читателя к его пониманию. Очень жаль.

[skarabey1]

а мне понравилось всё. ГРИБЫ!!! говорит о том, что видит в действительности. Гость его понял. poslushnik не понял грибы!!!, вернее понял, но защищается, но ещё больше понял гостя. но:

Так что ваши рассуждения, Гость, о Таинстве Евхаристии нимало не приближают читателя к его пониманию.

и ему

Очень жаль.

но и мне очень жаль, что и он не приблизил читателя к пониманию, хотя сам претендует на это понимание.

[Гость]

Школу начинают с изучения орфографии. Веру через способность не криво сформулировать религиозный смысл...

Если будет могила, и крест, то пусть шестиконечный, или даже восьми - … Нравятся шестиконечные, восьмиконечные. Хотя другие тоже ничего. Кресты вообще нравятся. Но в том ли православие чтобы эпитафия была выстругана плотником из сосны, клена или березы? Но если православие не в крестах, не в куполах, не в кирпичиках или срубах стен, тогда в чём?

Православие не привязано к обряду, к языку, к нации. Хотя и сегодня, как и всегда очень многие хотели его прикрутить, прицепить, привязать. И бывали нации, что объявляли православие себя. Но их же богословы объявляли это ересью. А другие писали, что оно лишь национальное да социальное самоопределение, а то и вовсе лишь этнический да культурный стиль. Но может тогда православие — неуловимый Джо? Бог в иконе, или в душе, красивый полет мысли в никуда и ни о чем? Или вот эти дешевенькие иконки, свечки, источники, да водичка с родничка, да могилка с земли? Но русский, или шире — византийский, и еще шире — восточный извод скорее передают друг другу эту фамилию, претендуя на что-то большее, что как бы присутствует глубоко внутри. И, значит, сами они есть православие только по причастности этому "геному", и еще не оно само. Или даже только претензия на него...

Православие родилось как орфография ересей. Удачные формулировки религиозных смыслов нужно было как-то от неудачных отделять. Православие определило себя через ересь, как орфография определяет себя через «не с глаголами», или как «жи», или как «ши». Школу начинают с изучения орфографии. Веру через способность не криво сформулировать религиозный смысл.

За настоящей ересью уже стоит идея, способная менять жизнь. Хотя ереси подают как неправильные формулировки, как «они говорят не то же, что мы», но это замыленное упрощение. Кто станет спорить с глупой формулировкой, когда за ней ничего не стоит? кто станет бороться всерьез. Настоящая ересь лежит глубже, чем академические построения, обнаруживающие, проговаривающие и оформляющие её. Её душа не в буквах — в духовной практике, которая за ней стоит. И вот она-то, так как ломает и повреждает жизнь — причина для борьбы. Причина для вопроса, а православно-то как?

И православие оказывается орфографией, отслеживающей правомочность использования любой духовной идеологией Его имени. Оно не борет их, но защищает «авторское право» на Его имя, сохранить неповрежденным, проговорить еще яснее важный религиозный смысл. И потому, когда дурная практика прикрывается Его именем, то она — ересь, раз уж забралась в область смыслов и стала на имена и буквы претендовать. Посягательство на Имя уже достаточная причина для обвинения в ереси. Оправдания, что «мы ничему не учим» не проходят. Когда делаемое значимо, кроется Его именем и не отвечает Его слову, то ересь есть.

Православие — правописание Его веры, если проще — формулировка того, чего открыл Христос. Православие не определяет понятие церкви. Когда два епископа делят территорию, это называется схизма или раскол. Красивое обозначение для межгрупповой проблемы. Веру же можно разделять, но не делить. Потому, когда «православие» используют как конфессиональную метку это по-житейски удобно, но в плане веры — значит, что адепты и гуру уже ничего не могут ни объяснить, ни показать. Потому православие — вне-конфессионально. Им может пользоваться каждая конфессия. И вместе, ни одна из них не может на него как на орфографию веры претендовать. Церковь может претендовать на свою интерпретацию. Но не может смешивать аранжировку и оригинал.

Давайте всё же оставим орфографию. Пусть будет! Когда «не» с глаголами раздельно, и «жи», и «ши» как в школе, так легче разбирать. И если помнить, что православие лишь орфография Ему причастной жизни, то православие — вкусно, православие — "круто", и православие — это «дайте еще». И давайте не путать православие с «правоверием». В наше время относительных истин бездельные интеллектуальные конструкции уже не стоят ничего. И не путать православие, которое по природе своей вне-конфессионально, с безразличием или приверженностью к той или иной церкви. Ведь это церковь строится от православия. А не православие от неё. Самоназвание дело быстрое и не трудное, но отвечать своему имени, это надо еще заслужить. Как впрочем, и те, что не бегают за именем, но всей жизнью стараются ему отвечать (Откр.22:11).

Принадлежность церкви необходима. Но православие, прежде всего, определение веры. И только потом, в случае её наличия — свойство церквей. Ну, а имя… его не долго написать.

[poslushnik]

Православие родилось как орфография ересей.

Напротив, ересь определяется как противоречащее православному вероисповеданию Господа Бога нашего Иисуса Христа: хотя бы потому, что сначала существует правильное, православное вероисповедание, формирующее Церковь, а потом уже возникают ереси.

Православие - как "правописание веры": так автор не уйдёт дальше буквы катехизиса, ничего и в нём толком не поняв.

Ребята, ещё раз вам говорю, ваши попытки понять религию - тщетны, если у вас самих не будет веры. Бесполезно что-то объяснять: уверуете - только тогда и поймёте. И то не сразу.